Дмитрий Шушарин: «Майдан не победил. Но он продолжается как Революция Достоинства...»

Его беспощадный анализ не только российских событий, но и украинских реалий порой является настолько точным, что у него стоило бы поучиться многим экспертам в самой Украине, не говоря уже о России. Здесь у Шушарина конкурентов точно единицы. Несмотря на то, что читать Дмитрия достаточно сложно, это необходимо для понимания реальных вещей. Вспоминается случай, когда в период летних отпусков, Дмитрий прервал выход своих колон в «Дне» на определенное время, так в редакцию сразу же начали поступать звонки - а где же статьи Шушарина? Сегодня мы впервые предлагаем вашему вниманию не традиционную колонку автора, а интервью на актуальные вопросы происходящих изменений в Украине и России. Повод — 24 февраля Дмитрий празднует свой день рождения. Поздравляем! Желаем стойкости, чтобы держать внутренний фронт, и оптимизма, чтобы дождаться нашей общей победы! Конечно — здоровья!  

— Дмитрий, год назад после длительного противостояния на Майдане в Киеве, в результате больших жертв режим Януковича был свергнут. Показательно, что экс-президент бежал именно в Россию. Как за это время изменилась Украина? Изменилась ли Россия?

— Мне кажется, что итоги года после Майдана можно характеризовать так. Майдан не победил. Было ли бегство Януковича вызвано действиями Майдана, сговором элит, был ли он отозван Кремлем для дальнейшей дестабилизации Украины — все это сейчас не так уж важно. Существенно другое: общественная активность Майдана, а затем волонтерского движения и многого другого не нашла институционального воплощения. Выборы привели к перегруппировке правящих элит, но не изменили политического строя Украины, который я назвал бы клановой демократией. При таком строе права и свободы граждан обеспечиваются постольку, поскольку предотвращают победу одного из кланов и уничтожение им других.

Такой строй не соответствует национальным задачам украинцев — ему не нужна единая в многообразии политическая нация, он не в состоянии дать отпор внешней агрессии, он не отстаивает интересы Украины в международных отношениях. Последнее выражается в полном подчинении еврократии, которая не собирается портить отношения с Россией и заинтересована в вечном состоянии «ни мира — ни войны» в Украине.

Майдан не победил, но он продолжается как революция достоинства. Поражение, пережитое с достоинством, — источник будущей победы. Сейчас это самое важное для украинцев, многие из которых не хотят и не могут признать очевидное военное поражение. А вот это как раз с достоинством не совместимо.

Что касается России, то о чем говорить? Церемония открытия сочинской олимпиады продемонстрировала русский мир с лицом Зворыкина и Набокова. Такой мир был и не погиб, как был и есть мир украинский, армянский, немецкий, греческий, китайский — любого народа, у которого есть диаспора. А потом мы увидели русский мир с лицом Аксенова, Захарченко и Царева. И я не знаю, изменения ли это. Скорее, отказ от мимикрии. Разумеется не того русского мира, без которого непредставимы мировая культура и цивилизация, а нынешней России в целом. Как единства власти и населения.

— Каковы, по вашему мнению, причины затеянной Кремлем войны против Украины? Насколько глубоко присущ исторический фактор — борьба Московии (России) за наследие Киевской Руси (Украины)?

— У России нет истории как поступательного развития. Гегель совершенно справедливо относил русских к неисторическим народам. Какие бы перемены ни происходили в России, они никогда не влекли за собой отказ от имперства, поскольку это было бы связано с глубокими изменениями идентичности русских. Для захвата власти, для модернизации собственной власти допускалось даже разрушение империи, но временное. Так поступили большевики, остановившие формирование современных наций в бывшей самодержавной империи, ими разрушенной и ими же через пять лет восстановленной на тоталитарной основе. То же произошло и с Советским Союзом, который начали восстанавливать и мирным, и военным путем еще до его развала.

Что же касается особого значения Украины, то все сказано Збигневом Бжезинским: суверенная и сильная Украина ставит крест на планах очередной имперской реставрации. Мне нападение на Украину показалось весьма вероятным еще в 2009 году, но и во время оранжевой революции уже проглядывала такая перспектива. В Грузии была генеральная репетиция. Ничего импульсивного в русской агрессии не было.

Что же касается давней истории, то, будучи по первой профессии историком-медиевистом, я не склонен преувеличивать значение совсем уж давних конфликтов. Куда важнее близость Москвы к Орде, а украинских земель — к Европе. Разумеется, никакого славянского единства никогда не было, была концепция русской гегемонии в Восточной и Центральной Европе. Славянофилы — предшественники евразийцев, бывших в значительной степени проектом ИНО ОГПУ. Украинофобия, ненависть и презрение к украинскому национальному возрождению в языке и культуре, была частью славянофильства, адепты которого еще в позапрошлом веке видели в формировании украинской нации главную угрозу империи.

Мое мнение таково: если говорить об истории, то предпочтительнее более подробно и тщательно изучать отношения между русскими и украинцами начиная с семнадцатого века. А не увлекаться седой стариной.

— Исходя из ваших материалов, вы не видите оснований в ближайшем будущем для конца путинского режима. Тем не менее, какие причины могут подорвать дальнейшее функционирование нынешней российской власти? Какова здесь роль Украины?

— Не стоит называть этот режим путинским, к сожалению, более точно назвать его народным, чем он и привлекателен для многих в Европе и мире. Столь же привлекательными были различные модели тоталитаризма в России, Германии, Италии.

Конечно, к активности население Путин особенно не побуждает, но, тем не менее, отличия от девяностых годов принципиальные. Это видно на примере политтехнологов. Сейчас Глеб Павловский весь из себя демократ и всячески кроет социологов за то, что они рисуют цифры ложной поддержки, предрекает охлаждение народа к Путину. На самом деле, это злоба отставного кучера на автомобили. Чем, собственно, занимался Павловский и прочие политтехнологи ельцинских и ранних путинских времен? Пилили и откатывали, а потом лепили гнилые отмазки, связанные с необходимостью выполнения некоторых демократических процедур. На время выборов электорат должен был любить определенных людей. При этом главную роль играл административный ресурс.

Павловский даже попытался создать под Путина гражданское общество и говорить от его имени на Гражданском форуме. С этого началось его падение — общество это было не нужно власти. В 2004 году в Украине московские политтехнологи, прежде всего, Павловский и Гельман, исхалтурились окончательно: решили, что отмазка совсем не нужна, все вытянет административный ресурс. Он и тянул до последнего, но не вытянул.

После реформ того же года в России не стало электората — осталась масса, осталось население, с которой новый политический режим стал работать уже на постоянной основе, а не в рамках демократических процедур. Политтехнологи прежнего времени для этого не годились.

Парадокс в том, что нынешний политический режим и есть настоящее русское народовластие. И работать с ним должны люди, чей статус не столь сакрален, как у прежних жрецов. Пришло время тихих, незаметных, но очень эффективных политтехнологов. Народ получил то, что заказывал власти и счастлив.

Но это еще не всё. Думаю, впереди период увлечения Путиным в Европе: он пробудил и легитимировал все зверские инстинкты, подавленные европейской цивилизацией. Можно захватывать чужие земли, плевать на все нормы и принципы, диктовать свои условия миру. Европа уже в восторге от варварской силы нового властелина мира.

Украина же сделала ставку на виктимность и сочувствие к жертве. И просчиталась. Это еще один пример того, какой успех приносит Путину низовое управление, низовая политика, низовая дипломатия, — ставка на низменное, а не на высшее в людях и народах. Путин доказал всему миру, что всё решает сила. А право, мораль, нравы, обычаи, приличия, суверенитет — труха.

Сила — это не то же, что потенциал. Перед Путиным склонились страны с куда большими возможностями, чем Россия.

Сила — это воля. Это готовность и способность применить силу, не считаясь с потенциалом противника. И обнулить тем самым его потенциал.

Все это не в первый раз. Когда говоришь: Россия — родина тоталитаризма — начинаются смех и восклицания. Потом напоминаешь о хронологии, о санитарном кордоне, вынужденно созданном вокруг нее. о коминтерне. И о том, что фашизм в Италии ведет свой отсчет с 1922 года. и никакого версальского синдрома у итальянцев не было -Италия принадлежала к числу победителей в Первой мировой.

Я это не к тому, что вот такая интересная история была, а к тому, что вот такая интересная история происходит у нас на глазах. Русский тоталитаризм вновь деформирует европейскую идентичность и вносит смуту в европейский дом, который переживает очередной кризис институциональности, а потому простые волевые решения кажутся европейцам все более привлекательными.

Так что самое время вспомнить, что Россия — родина тоталитаризма. И что умиротворить этот режим нельзя. Ему можно только противостоять. Институционально противостоять

О роли Украины я уже сказал, сославшись на Бжезинского. Такова же роль Грузии и Молдавии. Быть первыми в институциональном возрождении Европы и в институциональном противостоянии тоталитарному наступлению. Задача неблагодарная — впереди рост симпатий к России к и новороссийским сепаратистам в Европе и в мире. И дальнейшее укрепление тоталитарного режима в России.

— Как бы вы сегодня охарактеризовали состояние современного российского общества? Это первое. Второе. Вы известны своей критикой в адрес тех, кто сегодня в России называет себя оппозицией власти или либеральной интеллигенцией. Но все-таки, есть ли альтернатива существующему режиму как на политической фронте, так и среди интеллектуалов?

— А была ли такая альтернатива при советской власти? Была, но не в России и не у русских. Единственной альтернативой совку были национальные движения, которые у русских были только шовинистскими и имперскими, то есть вовсе не альтернативными.

Так и сейчас: тоталитаризм — общее дело власти и общества. Соперники у нынешней элиты есть. Противников нет. Лет пять назад я сделал вывод, что ни одна общественная сила в России не имеет потенциала демократического развития. Еще раз процитирую Владимира Набокова: «Я ничего не могу предвидеть, хотя и надеюсь, конечно, что под влиянием Запада, и особенно Америки, советское полицейское государство отомрет постепенно». Сбылось в том смысле, что умерло советское.

Но здравомыслящие люди есть. Они всегда были.

— Многие наши читатели часто интересуются — как вам с такой радиклаьной позицией удается жить и работать в современной России? Как вы сами оцениваете — слышат ли вас? Чтобы бы вы хотели реализовать из творческих планов в ближайшем будущем?

— А чего я такого говорю? Всего лишь наблюдаю, не выходя из дома, по методу Ниро Вульфа, находясь в полной социальной изоляции. И не власть меня изолировала, а общество — нормальная селекция. После двадцати пяти лет активной авторской и редакторской работы я с трудом публикую в России один-два текста в год. И это, повторю, не столько государственная опала, сколько общественное отторжение.

О планах же лучше промолчать — ответ может стать самодоносом. Предпочитаю периодически отчитываться. Вот на днях в Нью-Йорке в издательстве «Franc-Tireur USA» вышла вторая книга моих стихов, написанных в 2014 году, — «Необитаемый воздух». Первая — «Анонимность проточной воды» — появилась там же год назад. Спасибо Сергею Юрьенену. А на свой день рождения сделал себе вот такой подарок:

Я-55

в окруженьи детей и зверей

я не чувствую возраста вовсе

и хоть слышу я голос

готовься

я ему не отвечу

скорей