Винниченко и Сталин: монолог, который так и не стал диалогом-2

Окончание. Начало читайте в «Дне» № 212-213

Винниченко, в сущности, предлагает Сталину «отпустить» Украину добровольно, пугая его геополитическими потрясениями и поражениями социализма, если путь доброй воли окажется для советского вождя неприемлемым.

Напрасные, утопические надежды? Учитывая календарь (1936 год!) — похоже на то. Хотя через много-много лет окажется, что не все было слишком уж таким наивным в прогнозах Винниченко: и СССР распался, и история социализма закончилась.

Вторая часть плана Винниченко (кроме его внешнеполитических аспектов) заключалась в том, чтобы подтолкнуть Сталина к изменениям в национальной политике относительно Украины. Пока там господствует «русский национализм», убеждал он, и волне резонно отмечал, что насилие ни к чему хорошему не приведет.

А при этом Владимир Винниченко дает понять, что сам он остается сторонником самостоятельной социалистической Украины и не прочь поработать на объединение симпатиков именно такой ориентации в кругах зарубежного украинства. Опять, как и в 1920 году, когда отправился в Москву на переговоры с большевистской властью, Винниченко рисковал собственной репутацией: предание огласке плана могло вызвать в украинских кругах Европы — даже при всей их политической пестрости — насмешку и раздражение. Ведь речь шла о сценарии, который вряд ли кто-то мог представить осуществимым.

И все же письмо В. Винниченко И. Сталину, писанное во Франции в 1936 году, не стоит списывать в анналы истории украинского утопизма. Это во многом интересный документ украинской политической мысли довоенной поры. Анализ Винниченко ситуации в Европе, его прогнозы относительно поведения гитлеровской Германии, «просчитывание» возможного развития событий, вплоть до милитарной катастрофы, отчаянные попытки найти и защитить украинский интерес во время общеевропейского политического «пасьянса», заслуживают не только внимания, но и уважения.

КОЛЛЕКТОКРАТИЯ КАК ПАНАЦЕЯ

Непосредственным обращением Винниченко к вождю можно считать и его последний роман с характерным названием «Слово за тобою, Сталіне!». Датирован он 1950 годом, предпоследним в жизни Винниченко (Винниченко, как известно, умрет 6 марта 1951 года, а Сталин — 5 марта 1953-го).

Свой роман Винниченко трактовал как «политическую концепцию в образах». Действительно, «оболочка» романа ему была нужна для того, чтобы популяризировать идею коллектократии, которую он считал спасительной для всего человечества. Собственно, «Слово за тобою, Сталіне!» — это, по замыслу автора, роман о мире, о пути к нему.

В нем много публицистики, черт трактата; монологи героев часто напоминают дневниковые записи Винниченко. Однако есть и беллетристический шарм, прежде всего — сюжетная интрига, связанная с драматичной историей украинской семьи Иваненко. Один из этих Иваненко, Степан, сотрудник МГБ и «член Верховного Совета» (!), берется за странный эксперимент: он отправляется в Украину, чтобы, пропагандируя (вроде бы!) идею коллектократии, выяснить настроения масс в стране. Приезжает в Киев, потом решает «услышать Донбасс». Быстро убеждается, что люди живут в бедности и тихо ненавидят Сталина. В каком-то донецком совхозе Степана Иваненко принимают за американского агента, и он познает все «прелести» своей профессии, только теперь уже с точки зрения истязаемой жертвы...

Странный это персонаж, Степан Иваненко. Иногда он напоминает иностранца, который прибыл в СССР и теперь смотрит на советский эксперимент взглядом «со стороны»; иногда — украинского эмигранта, который ностальгирует по Украине. В конце концов, такой угол зрения понятен, ведь и сам Винниченко уже 30 лет жил за пределами Отчизны, поэтому не мог знать советскую реальность так, скажем, как Иван Багряный. Он мог ее представлять, опираясь на разные источники, в частности и на такие, как книга Андре Жида «Возвращение из СССР», — того Жида, с которым он пытался наладить переписку.

Во всяком случае, Винниченко ясно чувствовал, что сталинская версия социализма — ужасна и... обречена. Поэтому и искал спасения для дорогой ему идеи социализма, предлагая мегапроекты, которые таким его современникам, как Николай Кулиш, казались «малахианством», то есть — социальным прожектерством (в 1927 г. Винниченко был среди тех прототипов, которые «навеивали» Кулишу его образ Народного Малахия).

ПИНЯ И ХРУЩЕВ

А эпилогом к теме «Винниченко и Сталин» может быть невероятная история, которая стала известна благодаря воспоминаниям Федора Бурлацкого, бывшего советника Никиты Хрущева. В своей книге о главном творце постсталинской «оттепели» он пересказал разлогий ответ Никиты Сергеевича на вопрос о том, откуда у него, Хрущева, взялась отвага, чтобы произнести знаменитый доклад на ХХ съезде КПСС, в котором развенчивался культ личности Сталина. Вот что запомнилось Бурлацкому, который в узком кругу слушателей лично слышал устный «мемуар» своего шефа.

«Меня часто спрашивают, как это я вдруг вышел и сделал этот доклад на ХХ съезде, — рассказывал Хрущев. — Столько лет мы верили этому человеку. Возносили его. Создавали ему культ. И риск тоже был огромный. Как еще отнесутся к этому руководители партии и зарубежные деятели, и вся наша страна? Так вот, я хочу рассказать вам историю, которая мне запомнилась с детства, еще когда я учился грамоте. Была такая книга «Чтец-декламатор». Там печаталось много очень интересных вещей. И прочитал я в этой книге рассказ, автора не помню. Сидели как-то в тюрьме в царские времена политзаключенные. Там были и эсеры, и меньшевики, и большевики. А среди них оказался старый сапожник Пиня, который попал в тюрьму случайно. Ну, стали выбирать старосту по камере. Каждая партия предлагает своего кандидата. Вышел большой спор. Как быть? И тогда кто-то предложил сапожника Пиню, мягкого человека, который не входил в ни одну из партий. Посмеялись все, а затем согласились. И стал Пиня старостой. Потом получилось так, что все они решили из тюрьмы бежать. Стали рыть подкоп. Долго ли рыли, неизвестно, но вырыли. И здесь возник вопрос, кому идти первому в этот подкоп. Ведь, возможно, тюремное начальство уже узнало о подкопе и ждет там с ружьями. Кто первым будет выходить, того первого и смерть застанет. На эсеров-боевиков показывают, а те на большевиков. Но в этот момент из угла поднимается старый сапожник Пиня и говорит: «Если вы меня выбрали старостой, то мне и надо идти первым». Так и я на ХХ съезде. Раз уж меня выбрали Первым, я должен, я обязан был, как этот сапожник Пиня, сказать правду о прошлом, чего бы это мне ни стоило и как бы я ни рисковал».

Имя автора рассказа Хрущев, как он сам признался, не запомнил, зато сюжет вычитанной еще в детстве истории воспроизвел достаточно точно. Настолько точно, что историку литературы несложно назвать произведение, о котором идет речь. Это — рассказ Владимира Винниченко «Талисман».

Винниченко и в «Талисмане» остался парадоксалистом. Сюжетная интрига в его «малой прозе» нередко строится на поражающей метаморфозе, которая происходит с героем. Так и в этот раз: тихий, незаметный, пугливый еврей Пиня — постоянный объект насмешек сокамерников! — неожиданно для всех становится идеальным старостой, которому удается то, что не удавалось его предшественникам. В тюремную повседневность он вносит организованность и порядок.

Чтобы усилить впечатление от того, что произошло с Пиней, Винниченко эффектно использует контраст, акцентируя внимание сначала на униженности и мизерности (даже физической!) Пини, — а затем на его собранности, четкости, в конечном итоге — властности. Все происходит, словно в сказке: Иванушка-дурачок превращается в царевича.

Но «дурачок» не становится самодуром! Вопреки распространенному мнению о том, что власть портит человека, с Пиней происходит все наоборот. Полученная из рук сокамерников «власть» пробуждает в нем прежде всего ответственность. Винниченко, конечно, дал себе волю, остроумно изображая украинские выборы с их абсурдистикой: все эти анархисты-индивидуалисты, кадеты, социал-демократы, которых объединяют разве что тюремные стены, так упорно-ослепленно сцепились в борьбе за призрачную власть (каждая «партия» хочет иметь старостой непременно своего человека!), что действительно — устроить всех сразу может разве что «вышкребок» Пиня.

Пиня знал, понимал, что он ответственный уже не только за себя. И что груз «власти», пусть и непроизвольной, лишает его права на колебания и страх. Ведь с каких-то пор он принадлежит себе только в той мере, в которой принадлежат другим.

Получается, Никита Сергеевич Хрущев понял эту страшную логику власти еще тогда, когда со страниц «Чтеца-декламатора» ему представился тот странный еврей Винниченко Пиня?

И еще получается, что через сорок лет после появления рассказа «Талисман» Владимир Винниченко все-таки «достал» Сталина! Через своего Пиню, через Никиту Сергеевича Хрущева, он будто отомстил ему: «Ага, не послушал меня, ну, теперь вот имеешь!».