О новой варваризации Европы
Перемена русской идентичности — единственный способ остановить русскую агрессию
Многим хочется завтра утром проснуться в прежнем мире, хотя бы таком, как год назад. Вот и внушают себе люди, что все это на чуть-чуть, что вот-вот все переменится, что русская имперская машина остановит свое движение.
Думаете, мне не хочется так же проснуться? Но не получится. Дальше жить в этом мире — новом. с ежедневными сообщениями об очередном завоевании, похищении, очередной капитуляции, позорной сделке. И постепенно эта информация поглотит все остальное, станет единственной, будет определять наши мысли, чувства, поступки.
«Наши» — это очень узкого круга людей. Абсолютное большинство переходит сейчас в новый мир, ничего не замечая и ни о чем не думая. И вот именно в том, что касается этого большинства, не надо себя обманывать в первую очередь. Как и в том, что с машиной можно договориться.
Впрочем, существование этого большинства оспаривается. В России прошла — среди того же узкого круга, естественно, — дискуссия о том, насколько можно доверять опросам, проводимым в нынешних условиях. Некоторые политологи пытались доказать, что поддержка кремлевской политики ограничивается 64 процентами населения. А полученные в результате опроса Левада-центра 86 процентов — следствие запуганности народа.
Это такая же обида на термометр, какая была после последних президентских выборов в России. Любой человек, знакомый с практикой подсчета голосов, скажет: можно накрутить от силы пять процентов. Десять-пятнадцать уже нет. Но даже если и накрутили, то все равно факт оставался фактом — за Путина абсолютное большинство населения. Для такого вывода не нужно 146 процентов, достаточно было того, что Путин получил за вычетом возможной накрутки. Коренной порок тогдашних протестов был в требовании честных выборов по бесчестным законам.
Что до поддержки войны с Украиной и аннексии ее территорий, то влияние страха не верифицируемо. Но это не самое главное. С точки зрения практической политики, 64 процента и 86 — одно и то же. Это такое же свидетельство консолидации населения (как ранее — консолидации элит) вокруг Путина, как результаты президентских выборов.
И вот почему. Эти результаты показаны в стране, где наблюдается разобщенность общества по всем показателям: имущественная дифференциация, реальное неравноправие, региональные отличия — всего не перечислишь. Некоторые говорят о сословном обществе, я предпочитаю вести речь о трайбализме. И при этом налицо консолидация вокруг фигуры персонифицирующей национальное единство, вокруг его агрессивной политики, превратившей Россию в анти-Украину.
В разгар Майдана появилось исследование, по которому выходило, что отношение к Майдану и Евроассоциации в украинском обществе разделилось фифти-фифти. Приверженцы Майдана, которых я просил это прокомментировать, называли меня агентом Путина. Объяснить им, что для столь неоднородного общества, как украинское, это практически свидетельство национального единства, было невозможно. Подавай все те же русские 146 процентов. Сейчас примерно такое же восприятие исследования об отношении украинцев к АТО.
Встречаются и другие суждения. Мол, эти 86 процентов — всего лишь результат пропаганды. Мол, все это коллективное бессознательное — заработает ящик по-другому, так и настроения переменятся.
Вот точно так же рассуждали приверженцы перестройки, а затем реформ. Им казалось, что партаппарат выполнит любое задание, включая программу самоуничтожения. Они были уверены, что рынок автоматически переменит ценностные установки и модели поведения людей, получивших рациональное обоснование того, что демократия — это выгодно.
И все это было следствием простого невежества: незнания давно уже установленного мировой социальной мыслью факта — приверженность ценностям демократии формируется на уровне самоидентификации личности и ложится в основу общественной и национальной идентичности. Пропагандой и приказами это не меняется.
Реакция на крушение надежд и иллюзий двояка.
У одних это бессильная злоба, приводящая к потере чувства собственного достоинства. Люди топают ногами и плюют в монитор, заполняя социальные сети оскорблениями. Жалкое зрелище — эти интеллигенты, которые все проиграли, все потеряли, ничего не могут, но только соревнуются в нанизывании оскорблений в адрес тех, кто оказался умнее и сильнее. При этом они не понимают и понять не могут, что унижают себя еще больше. Унижают и своим недостойным поведением, и тем, что называют победителей ничтожествами. Выходит, над ними взяли верх жалкие, никудышные люди. Но тогда кто они сами — эти проигравшие?
Другие же начинают прислушиваться к советам людей вроде Глеба Павловского и его шестерок. Слов говорится много, все они красивые, иностранные. Надо «отодвигать фронтир», уходить из тех пространств культуры, которые занимает власть. Не спорить, не перечить, не напоминать ни об Украине, ни о взрыве домов, ни о прочих неприятных правящей элите вещах. Оказывается, надо связываться только с теми институциями, кои «вне системы».
Да где ж таки институции найдешь в складывающемся тоталитарном государстве! Это я уже бестактность сказал. Как участники Третьего международного конгресса переводчиков художественной литературы, прошедшего в Москве. В грубой, циничной форме они осудили агрессию России против Украины.
Вот и Марш мира должен пройти в воскресенье. Должен, да. Но организаторы его заверили, что захват Крыма не будет его темой. И это в тот момент, когда на полуострове началась этническая чистка, когда дело идет к новой Сребренице, когда не только разгромлен меджлис крымских татар, но и начали брать заложников в их селах.
Тут другое. Тут совершенно детская дикость или дикарский инфантилизм в понимании того, что такое политика. Вот как многословно объясняет это Юлия Латынина на примере Алексея Навального, при этом уходя от ответа на вопрос, какова ее позиция и как она оценивает поведение этого политика:
«Навальный пытается сделать так, чтобы его слушало большинство народа. Давайте смотреть. Он не высказывается по Украине. Почему? Потому что 88 процентов — «Крым наш». Алексей знает, что если он скажет то, что он, скорее всего, думает, то он как минимум потеряет либо абсолютное большинство своей... То есть, я не знаю, что он точно думает, но он либо потеряет абсолютное большинство своего избирателя, который насчет «Крым наш» не в восторге, либо он потеряет надежду когда-нибудь получить вот то большинство, на которое он, безусловно, ориентируется».
А если коротко, то принципиальность и популизм несовместимы. И не столько власти боятся организаторы Марша, не желающие упоминать Крым, сколько тех, кто поддерживает его аннексию в обществе. Но при такой позиции никогда нельзя завоевать большинство, которое можно создать только из враждебного большинства, не агитируя, не пропагандируя, а свидетельствуя — есть такое слово. Твердая уверенность в правоте, стояние в правде убедительнее всего. Только так меняется идентичность — ведь задача именно такова, пропагандой ее не решить.
Для решения практических задач необходимо решение задач фундаментальных. Перемена русской идентичности — единственный способ остановить русскую агрессию, сопротивляться которой во внешнем мире пока некому. Единственный европолитик, который признает это, министр иностранных дел Польши Сикорский, которого наверняка сожрут евробюрократы. Он называет вещи своими именами. Украина и Евросоюз действительно сдались перед военной силой Кремля. Мир изменился коренным образом, добавлю я. Россия разрушила все мечты об европейском единстве, о возможности мира, где не действует кулачное право. Для внеисторической нации и вневременной страны, для русских и России, — это абсолютная норма во все времена. А Европу Россия вернула в далекое прошлое. Началась новая варваризация Европы.
Те в России, кто призван противостоять этому, принципиально не отличаются от приверженцев и проводников варварства. Главный результат их деятельности — изоляция нынешнего культурного процесса от исторического контекста. Все опять с нуля. Недаром свою статью двадцать лет назад я назвал «Возвращение в контекст». Это было главной задачей, ипротив этого был направлен главный удар и власти, и общества, которое адаптировало культурное и историческое наследие страны и мира к своему уровню, выключая его из имманентных ему связей.
Подлинная, неформальная, общественная и культурная денацификация Германии произошла в шестидесятые годы, в эпоху Бёлля и Грасса. А в России вместо них — Дмитрий Быков и Леонид Парфенов с их ностальгией по СССР и адаптацией исторического наследия к массовой культуре, то есть к коммерции.
Главным вульгаризатором является, безусловно, Дмитрий Быков, который под видом культуртрегерества торгует весьма ходовым товаром — иллюзией простоты и легкости трактовки достижений литературы (прежде всего) без знания всего контекста их бытования. Это можно назвать обывательской писаревщиной, ибо критерии, имманентные литературе и другим искусствам, вообще не присутствуют в его многословии. А слов много, потому что каждый раз текст говорится и пишется вне связи с предыдущими. Обилие слов компенсирует отсутствие коннотаций, ассоциаций, контекстуальности.
Все нынешние властители дум в России соотносят себя с культурным, литературным, интеллектуальным, да и историческим процессом как сторонние наблюдатели, а не соучастники. Но именно это и есть позиция мейнстрима, позиция человека массовой культуры — вне исторического и культурного контекста, живущего только здесь и сейчас, без связи с прошлым и настоящим.
Похоже, это и есть принципиальное отличие русского «узкого круга» от украинского. Потому и Украина не Россия, а Россия не Украина.
Дмитрий ШУШАРИН, историк, публицист; Москва, специально для «Дня»
