Трагический смехотворец

Судьба гениальных сатириков — не то что «не безоблачная», а обычно трагическая. Говорить правду всемогущим властителям (и целому обществу), указывая на их ничтожество, античеловечность, жадность, лицемерие и тому подобное — разве это не означает ходить босиком по лезвию острого ножа? Если вспомнить всемирную классику, то неужели жизненный путь Джонатана Свифта, Марка Твена, Михаила Салтыкова-Щедрина, Михаила Зощенко не является ярким тому подтверждением? А страдальческий путь нашего Николая Гоголя?

Быть сатириком (а это призвание — не профессия!) на советской территории в «гуманном» ХХ веке означало подвергать себя постоянной опасности, вполне реальной угрозе здоровью, свободе (далеко не только творческой), в конце концов, саму жизнь... Острое, честное слово правды тираническая власть не прощает никогда — тем более, власть сталинская (хотя при этом фарисейски заявлялось, «что нам нужны наши современные Гоголи и Салтыковы-Щедрины»). Если говорить о 20-х и 30-х годах, то достаточно назвать лишь несколько фамилий талантливых, одаренных украинских сатириков, попавших под истребительный, кровавый сталинский «бульдозер смерти». Это Василий Чечвянский (Губенко), Кость Котко, Юрий Вухналь, Юхим Гедзь, Сергей Пилипенко и многие, многие другие... Но поражает вот что. Каким-то невероятным чудом тогда выжил (какой ценой — это другое дело, об этом, собственно, и пойдет у нас речь) крупнейший украинский сатирик ХХ века Павел Михайлович Губенко. Украинский народ знал его (здесь нет преувеличения — слава этого человека была в 20-е годы поистине всенародной) как Остапа Вишню. Начиная с 1924-го, ежегодно выходило по 10—15 книг прославленного литератора, многие из них переиздавались по пять-шесть раз. В те годы говорили и такое: еще неизвестно, кто популярнее, кто известнее в Украине (а особенно в селе) — Хмельницкий, Шевченко или Остап Вишня! В одном 1929 г. было выпущено рекордное количество его изданий — 28.

А потом была злобная, целенаправленная травля в прессе (достаточно вспомнить для примера грубую статью Алексея Полторацкого «Что такое Остап Вишня», Новая генерация, Харьков, 1930, №4). За казенными, якобы научными, «литературоведческими» фразами Полторацкого наподобие «его творчество остро конфликтует с узловыми, отправными точками нашей современности» или же «чувствуется несоответствующее современности идеологическое направление его (Остапа Вишни. — И.С.) художественного творчества», которая якобы имеет «воинственный антикультурный характер». Все это было предвестием горестных времен, и не предвещало писателю хорошей жизни. В декабре 1933 года Павел Михайловича Губенко был арестован.

Люди, которые лично хорошо знали великого сатирика, рассказывали, что в кругу самых близких друзей и родственников он называл свой опыт образования «десятилеткой», и при этом ласково и хитро улыбался. Речь шла, разумеется, не о всем известном школьном ведомстве, а о другой, адской, устрашающей «школе» — Севере России, Печеро-Ухтинских лагерях. Десять лет заключения в этих лагерях — таким был приговор суда. И почти весь этот срок, «от звонка до звонка», Остап Вишня отбыл. ЧТО он прочувствовал за те годы — каждый желающий может прочитать в «лагерном дневнике» писателя под коротким и страшным названием «Чав’ю» (произведение это, конечно, не могло быть издано в советские времена). Там рассказывается обо всем: и о нечеловеческих муках (он должен был погибнуть, спасся, быть может, только благодаря Божьему Чуду, потому что в 1938 году его отправили из лагеря в последний путь, по сути, на казнь, он не должен был уже вернуться оттуда живым, но из-за бездорожья Павел Михайлович и его конвоиры сбились надолго с нужного пути, а когда наконец добрались до «пункта назначения», оказалось, что руководство НКВД в лице бесчеловечного Ежова устранено, также устранена и верхушка лагеря, и распоряжение уничтожить писателя то ли забыто, то ли отменено...), и о надежде на чистую, светлую будущую жизнь. Сердечную доброту, гуманность, сочувствие к ближним Павел Михайлович сохранил до конца жизнь; имея полное право ненавидеть, проклинать своих мучителей, Остап Вишня на склоне лет написал в дневнике, названном им по-шевченковски: «Думи мої, думи мої...»: «Ой, как будет кому-то стыдно за мои страдания! Ой, как будет!». Можно, конечно, считать детской, наивной, даже инфантильной такую непоколебимую веру в человеческое добро, но не забывайте: именно на ней извечно держится мир. Добавим лишь, что обвинения, выдвинутые П. Губенко, было официально снято соответствующими судебными инстанциями только 25 октября 1955 года; за год до смерти произошла реабилитация уже тяжело больного писателя...

На вопрос: почему же карательные органы тоталитарного государства так беспощадно расправились с выдающимся писателем? — ответ можно дать довольно простой, но исчерпывающий. А именно: за любовь к Украине! Вот в чём было его преступление. Эту любовь Остап Вишня никогда не афишировал, не кичился ею, скорее скрывал за тонкой, едва ощутимой иронией. Вот как позже (в 1927 году) вспоминал Павел Губенко, уже прославленный сатирик и публицист, крестьянский сын, родом из хутора Чечва Зинковского уезда на Полтавщине (в семье Михаила Кондратовича и Прасковьи Александровны Губенко было 17 детей!), выпускник военно-фельдшерской школы в Киеве, а в 1917 году — студент историко-филологического факультета Киевского университета, о своем участии в бурных революционных событиях после свержения царизма: «Як ударила революція — завертівся. Будував Україну. Бігав з Центральної Ради в університет, а з університету в Центральну Раду. Тоді до святої Софії, з святої Софії до «Просвіти», з «Просвіти» на мітинг, з мітингу на збори, з зборів у Центральну Раду, з Центральної Ради на з’їзд, із з’їзду на конференцію, з конференції в Центральну Раду. До того було ніколи, що просто страх... Хотілося, щоб і в війську бути, і в парламенті бути, і в університеті бути, і по всіх комітетах бути, і на національний фонд збирати, і пісень співати. Та куди вам? Де співають — там і я! Де говорять — там і я! Де засідають — там і я. Державний муж, одне слово». Однако за вуалью иронии слышно восторженное сердце человека, который и через десять лет не отрекся от былых идеалов. Как не отрекся и от стремления лелеять любовь к Украине, усиливать ее острым мечом сатиры, закаленным в огне патриотизма. Украинского патриотизма. Этого ему не простили. Не простили и несколькомесячного пребывания в Каменец-Подольском в 1919 году (в этом городе Павел Губенко начал свой творческий путь, опубликовав саркастический, едкий фельетон «Демократичні реформи Денікіна»). Ведь именно там, в Каменце, находилась тогда Директория во главе с Симоном Петлюрой...

Но Остап Вишня не был бы выдающимся сатириком, если бы прибегал к сладкой, «конфетной» лести своему народу, если бы не выжигал, не клеймил огненным словом смехотворца исконно украинские национальные изъяны. Уже поистине классическими стали колкие памфлеты нашего прославленного мастера «Чухраїнці» и «Чухрен» (и, тем не менее, о них стоит напоминать снова и снова!). В них писатель создаёт своего рода классификацию наиболее существенных признаков национального характера украинца и приводит пять таких фундаментальных черт: 1. Кабы знать! 2. Забыл. 3. Опоздал. 4. Как-то оно будет! 5. Я так и знал. Здесь чувствуется не насмешка над национальными недостатками (кто усмотрел в памфлетах насмешки, тот, видимо, ничего не понял в творчестве Остапа Вишни), а, наоборот — острая, тяжелая боль; тяжело, потому что видеть и наблюдать эту многовековую инертность, тупую вялость и безразличие к жизненно важным для нации делам. И сейчас примеров этому — видимо-невидимо. Впрочем, это уже тема для отдельного разговора...

Не менее (а возможно и более) острым был фейлетон «Про продукційність праці у сільському господарстві та про те, як тую продукційність збільшити» (газета «Вісті ВУВК, 1924 год). Тема произведения Павла Михайловича значительно шире, чем в длинном заглавии. Тема, по существу, такая: как преодолеть отсталость и нищету нашего общества, что этому, собственно, мешает, какой груз прошлого сильно тянет назад? Вот мнение автора (кстати, за эти слова его тогда не раз обвиняли в «клевете на аграрную политику партии», а сейчас такие мысли рискуют подвергнуться обвинению в украинофобии): «Причини? Первородні. Причини ті ще од тої мавпи, що від неї «пішов єсть» український суверенний і ні від кого не залежний народ наш...

Дарвін про те не писав, але останні антропологічні досліди непереборно доводять, що ми пішли від тої мавпи, що лежала в джунглях під вербою, чухала поперека і, співаючи, голосно виводила:

....ударили в дзвін.

То ж по-о тому чумаче-е-еньку,

Гей! Гей! Що їздив по сіль.

А як кличуть було нашого прапрапрапращура земляки пополювати по джунглях, то він закурить люльку, пахне разів двічі, повернеться на другий бік, та:

— Краще полежу... Якось-то воно буде.

А розсердиться, було, Тарзанова мати та загарчить: — А що ти їстимеш, вайло чортове?

То наш прапращур їй: — Зате в мене пісня перша після італійської!

З того й пішло. З того й причини».

Трезвыми, острыми и насмешливыми глазами смотрел наш сатирик и на проведение украинизации — потому что видел помимо жизненно необходимого возрождения нации и тупое, хитрое мещанское рыло (рыло, по существу, ярого шовиниста), которое также было, видите, «за» украинизацию, только понимало ее, мягко говоря, своеобразно. Вот фейлетон «Українізація» (1926), он подан автором в форме мини-трагикомедии (интермедии, по определению самого писателя). Среди действующих лиц — председатель комиссии по украинизации, два члена этой комиссии и — «радянська панна», которая, очевидно, перед комиссией отчитывается. Вот некоторые образцы ее ответов на вопрос комиссии (комментариев не требуют): «А скажіть, будь ласка, навіщо проводиться українізація?» — «Українізація проводиться для того, щоб залишити всіх на посадах, бо якби не українізували, то треба було б усіх повиганяти». «Чим славна наша Україна?» — «Борщем і галушками». «Як буде по українському: В виду того, что...? — «Позакак». «Все це дуже добре. А все-таки найголовнішого не сказали. Що найголовніше на Україні?». Панна мнеться: «Не знаю... Не знаю». Голова, до дирижера: «Маестро, допоможіть!». (Музика починає грати гопака). Панна (радісно скрикує): «Гопак!». І вердикт комісії: «Громадянка Ундервуд як знавець українознавства переводиться в позакатегорійні й підвищується з 10 в 14 розряд. Іспит складено на відмінно. Ви вільні».

Всю жизнь Павел Михайлович Губенко служил своим творчеством украинскому народу. И он имел полное право утверждать: «Мое творчество рецензировал народ!» Именно народ, которого он навеки вооружил силой своего сокрушительного и доброго смеха.