Роль Джеймса Мэйса в раскрытии тягчайшего преступления Сталина

14 мая 2003 года Верховная Рада Украины собралась на специальное заседание, чтобы почтить память жертв голодомора 1932—1933 годов. В принятом ею обращении к украинскому народу есть такая знаменательная фраза: «Сегодня можно с уверенностью утверждать, что первые слова правды о голодоморе 1932—1933 годов сыграли заметную роль в национальном возрождении, стали одним из важных факторов обретения независимости Украины». Эту фразу следует рассматривать как постановку проблемы, до сих пор не привлекавшей внимания историков.

Граждане Украины хорошо помнят события конца 80-х. Тогда ужасающая правда о голодоморе впервые стала достоянием гласности. Сопоставляя размеры и последовательность событий, мы видим, что информация о голоде 1933 года и других преступлениях сталинской эпохи стала весомым фактором в превращении бюрократической «перестройки» в народную революцию.

Речь идет не о самом факте голода, о котором хорошо знали все, а о его масштабах и причинах. Поколение, против которого был направлен террор голодом, нисколько не сомневалось в том, что его «учили уму-разуму» (выражение Станислава Косиора). В конечном итоге, террор голодом был проведен как раз для того, чтобы научить крестьян хорошо работать не только на собственном приусадебном участке, но и в общественном хозяйстве артелей. Но поколение, родившееся во второй половине 20-х гг. и позже, причин голода не знало. Этот разрыв между поколениями впервые проявился в годы Второй мировой войны.

Хорошо известна негативная позиция значительного количества современных ветеранов Великой отечественной войны (и особенно — руководителей ветеранских организаций) в отношении освещения ее хода в современных школьных учебниках и научных монографиях. Это осложняет профессиональную деятельность историков, стремящихся избавиться от советских стереотипов. Современные ветераны — это младшее из военных поколений граждан СССР, то есть те, кому в войну было от 16 до 20 лет. Среднего и старшего поколения тех годов, которые вместе с младшим выдержали на себе безмерную тяжесть войны, уже нет. Однако как раз тогдашние среднее и старшее поколение определяли вследствие своей преобладающей численности моральное состояние Красной армии. Молодежь была воспитана в коммунистическом духе, а старшие в большей степени руководствовались жизненным опытом, переполненным идеологическим террором, массовыми репрессиями и депортациями, а главное — ужасающим голодомором. Однако этот опыт старшие не спешили передавать молодежи, оберегая ее от функционеров государственной безопасности. Часть старших, которая думала о защите родины, а не государства, вместе с молодежью оказывала мужественное сопротивление вермахту и сделала невозможным задуманный Гитлером блицкриг. Но другая часть не желала защищать преступное сталинское государство, и в первый удобный момент многие сдавались в плен. Подавляющая часть советских военнопленных (5,2 млн. человек) приходилась на первый период войны — до ноября 1942 года (всего в плен немцы взяли до ноября 1944 года 5,7 млн. человек). Когда бойцы Красной армии убедились, что нацизм несет с собой угрозу физического уничтожения народа, они перестали сдаваться в плен и начали воевать, но не за государство, а за родину.

В послевоенные времена среди граждан СССР уже преобладали поколения, воспитанные советской властью. На их образ мышления и поведения влияли три самых главных фактора: во-первых, полная жизненная зависимость от вездесущего государства, следившего за каждым, но и заботившегося о каждом; во-вторых, воспитание, начиная с детского садика, и пропаганда, которые представляли такую зависимость высшим достижением нового общественно-экономического строя; в-третьих, страх перед карательными органами, которые тщательно следили за соблюдением правил поведения, признанных государством единственно возможными для всех его граждан.

Три перечисленных фактора действовали в сочетании, которое чаще всего не осознавалось человеком. По сути, государство воспитывало у своих граждан подчиненность себе на инстинктивном уровне. Вследствие закрытости общества почти никто не знал, что повседневная жизнь могла быть другой. Те, кто знал и осмеливался на сопротивление, в сталинские времена физически уничтожались, а позже — попадали в разряд диссидентов.

События межвоенного периода преподавались по канонам сталинского краткого курса «Истории ВКП(б)». Высказанное вслух упоминание о голоде 1933 года в любой форме (в том числе в виде простого сообщения о гибели родителям или родственникам от голода) считалось антисоветской выходкой. В сталинские времена за это отправляли в концлагерь, а после ликвидации ГУЛАГа ограничивались «профилактированием» в органах КГБ. Каждый советский человек четко знал, что понятия «голодомор-33» и «антисоветская пропаганда» взаимосвязаны. В голове был вживлен «внутренний цензор», который помогал жить, не подвергаясь опасности.

Для понимания того, в каком виде существовала информация о голодоморе-33 в сознании советских людей, особенно важно знать следующее: эта информация была отрывочной, неполной и неопределенной, с перепутанными причинно-следственными связями, которые не позволяли должным образом воспринимать сам факт голода. Никто, кроме организаторов голодомора-33, не мог определить его масштабов.

Даже тогдашние компартийные руководители высокого ранга не представляли себе картину голодомора, если они находились за пределами Украины. Н. Хрущев замалчивал собственные преступления сталинской эпохи, но в своих мемуарах старался быть искренним. В начале 30-х гг. он работал вторым секретарем Московского городского и областного комитетов ВКП(б). Вспоминая то время, он надиктовал: «…Просачивались в Москву сведения, что на Украине царит голод. Я же просто не представлял себе, как может быть в 1932 году голодно на Украине. Когда я уезжал в 1929 году, Украина находилась в приличном состоянии по обеспеченности продуктами питания. И вдруг — голод!.. Сколько же тогда погибло людей? Сейчас я не могу сказать. Сведения об этом просочились в буржуазную печать, и в ней вплоть до последнего времени моей деятельности иной раз проскальзывали статьи насчет коллективизации и цене этой коллективизации в жизнях советских людей. Но это сейчас я так говорю, а тогда я ничего этого, во-первых, не знал, а во-вторых, если бы и знал о чем-то, то нашлись бы свои объяснения: саботаж, контрреволюция, кулацкие проделки, с которыми надо бороться, и т.п.».

У Н. Хрущева, как видим, находились свои объяснения и тогда, когда непосредственным виновником голода было правительство. «Продовольственные затруднения» 1932—1933 гг., наличие которых признавалось, объяснялись «кулацкими проделками», хотя «кулаки» были истреблены или депортированы дважды — в 1929 и 1931 гг.

При осуществлении социальной и технической реконструкции страны большевики использовали хорошо развитую псевдомарксистскую фразеологию, названную марксизмом-ленинизмом. Для всех нас, воспитанных по большевистской идеологии — от Н. Хрущева до младшего научного сотрудника, которым я был в его времена, термины «кулак», «мелкая буржуазия», «классовая борьба» наполнялись конкретным содержанием. «Кулак» был классовым врагом по определению. Врага, как известно, уничтожают, если он не сдается. Так завещал великий пролетарской писатель Максим Горький. Социализм рождался в потоках крови, но мы были убеждены, что это — нормально.

В 1966 году я начал исследовать, как финансировалась советская индустриализация. Десятилетняя работа над этой темой дала возможность разобраться в корнях экономического кризиса, которым сопровождалась довоенная модернизация народного хозяйства. В архивных фондах высших органов власти и управления термина «голод» не встречал (подобные сюжеты выносились в делопроизводстве в «особые папки»). Но общая картина экономической разрухи, сочетавшейся с блестящими достижениями в строительстве индустриальных гигантов, прослеживалась довольно четко.

Это знание накладывалось на общеизвестную, но довольно размытую информацию о голоде 1933 года. Его огромные масштабы были для меня несомненными. Уже писал раньше, что до сих пор храню на клочке бумаги примитивный расчет демографических потерь, сделанный в 60-х гг. путем сопоставления государственных и ведомственных статистических публикаций. Выходило, что в УССР между 1932 и 1939 гг. возник дефицит населения не менее 3 млн. человек. Впрочем, тогда я не мог отличить украинско-кубанский голодомор, когда конфисковывалось все съедобное, от голода в других регионах СССР, где изымалось только зерно. Причины ужасного экономического положения страны понимал лучше, но никогда не приходило в голову, что рабоче-крестьянское государство может применить против крестьянства террор голодом.

В советские времена мне приходилось рецензировать тексты, посвященные теме голода. Это были либо работы авторов, которых у нас называли «украинскими буржуазными националистами», или заказанные высокими компартийными инстанциями книги зарубежных авторов, в которых националисты клеймились как фальсификаторы. Понятно, какого характера были мои рецензии, если мы смотрели на украинцев диаспоры сквозь прорезь прицела. Однако хорошо оплаченный пропагандистский продукт был, как правило, высокого качества. Примером может быть рукопись англоязычной книги «Русский «голод» Херста», копия рецензии на которую у меня сохранилась (фамилию автора рецензенту не раскрывали).

Как известно, Ф. Д. Рузвельт установил в 1933 году дипломатические отношения с СССР. Президент США воспользовался тем, что И. Сталин после прихода к власти в Германии нацистов начал искать новых союзников. Ликвидация вражды между СССР и Великобританией и Францией отвечала американским национальным интересам. Но противник Рузвельта газетный магнат В. Р. Херст решил обвинить президента в установлении дипломатических отношений с преступным правительством, которое морило голодом собственный народ. Свою кампанию он открыл в 1935 году и, чтобы актуализировать обвинения, «передвинул» голод с 1933 на 1934 год. Перетасовывая правду с выдумками, херстовская пресса набросилась на Рузвельта с обвинениями в аморальности. Ужасные рассказы о голоде желтые журналисты не гнушались подтверждать доступными фотографиями голода 1921 года в Поволжье, поскольку иллюстрации к голоду 1932—1933 гг. всегда были (и остаются сейчас) огромным раритетом.

Такой коктейль из правды и неправды о «херстовском голоде» был убедительным. Поэтому в той рецензии я утверждал, что автору удалось выполнить основную задачу — «показать технику фальсификаций в литературе о так называемом голоде 1933 года и разоблачить националистических авторов книг о «голоде» как людей с преступным прошлым, коллаборационистов, зоологически ненавидевших нашу страну».

Исследуя тему голода во второй половине 80-х гг., я вспоминал свои впечатления от источников, с которыми впервые ознакомился во второй половине 60-х гг. Через 20 лет я смотрел на них другими глазами. С глаз спала пелена, и я стал понимать, в каком обществе родился и воспитывался. Ведь советская власть осуществляла террор голодом, следствием которого стал голодомор-33, совершенно открыто. Натуралистические подробности того, как организованная общественность (в основном — комитеты малоимущих крестьян) обыскивала усадьбы зажиточных крестьян и забирала все съедобное, хранившееся до следующего урожая, печатались в районных газетах.

Но не только марксистско-ленинская индоктринированность мешала советским людям увидеть то, на что они смотрели широко раскрытыми глазами. Мешал также страх — неопределенный, неосознаваемый, но вполне реальный. Индоктринированность как результат воспитания сплавлялась в единое целое со страхом как результатом регулярно осуществляемых властью репрессий. Возникал стереотип мышления и поведения, непонятный современной молодежи или зарубежным исследователям нашей истории.

Почему в вышеупомянутом обращении Верховной Рады Украины от 14 мая 2003 года подчеркивалось, что правда о голодоморе-33 стала важным фактором обретения независимости?

Созданный В. Лениным и И. Сталиным коммунистический строй опоясывали, словно обручами, массовые репрессии и вдолбленная в сознание населения марксистско-ленинская доктрина. Массовые репрессии исчерпали себя со смертью Сталина. Доктрина умирала в головах людей постепенно. Советское прошлое таило в себе огромное количество «скелетов в шкафу». Они начали выходить на поверхность с объявлением М. Горбачевым курса на перестройку, гласность и новое мышление. Однако ни один из этих «скелетов» не оказывал на сознание индоктринированного человека такого целительного влияния, как правда о голодоморе-33.

По себе знаю: когда понял, что голодомор был следствием террора голодом, вся моя индоктринированность сразу исчезла. В голову пришел один простой вопрос: почему жизнь в Украине должна зависеть от решений, принимаемых за ее пределами? Этот вопрос имел один понятный ответ: неважно, какими были эти решения — благословенными или преступными, не нужно искушать судьбу, нужно жить собственным умом.

Когда осуществлялся сталинский террор голодом, тему голода нельзя было поднимать даже на политбюро или на пленумах ЦК ВКП(б) и ЦК КП(б)У. Не потому, понятно, что информация о голоде могла просочиться из суперсекретной компартийной документации. Миллионы людей очень хорошо знали, что они голодают. Террор голодом мог осуществляться только при запрещении обсуждать тему голода. Если партийным органам нужно было действовать в ситуации голода, например. учитывать или хоронить умерших, то такие действия фиксировались, как уже было сказано, в «особых папках».

Сталинское вето на термин «голод» оставалось на все последующие годы. Все привыкли к тому, что голод нельзя называть по имени. Сначала привычка поддерживалась постоянными репрессиями. Когда репрессии ослабли, привычка осталась. Это могу подтвердить собственным жизненным опытом.

Летом 1966 года председатель Украинского общества дружбы и культурных связей с зарубежными странами Юрий Смолич заказал моему коллеге и мне предъюбилейную серию статей об экономическом развитии республики для газеты «Вести с Украины». Газета распространялась среди украинцев за рубежом и была тогда практически недоступной для читателей в УССР. Первый секретарь ЦК Компартии Украины П. Шелест регулярно просматривал газету, поскольку придавал ее пропагандистским качествам большое значение. Он понимал, что пропаганда должна быть убедительной, и когда пошли статьи, распорядился дать указание авторам: в рассказе о коллективизации в украинском селе упомянуть о голоде 1932—1933 гг. В течение года рукопись статьи с абзацем о голоде путешествовала по инстанциям. Никто не осмеливался ни опубликовать ее без этого абзаца, ни санкционировать публикацию с упоминанием о голоде, ни обратиться к первому секретарю ЦК с просьбой дать письменное распоряжение вместо устного указания. Между тем 50-летний юбилей УССР, к которому была приурочена эта серия статей, стремительно приближался. Наконец, газета возобновила публикацию, но без взрывоопасного абзаца.

Замалчивание голода продолжалось до конца 1987 года. Еще 2 ноября 1987 года именно такая установка цензорам и ученым-обществоведам была дана всем содержанием и тональностью юбилейного доклада М. Горбачева «Октябрь и перестройка». «Глядя на историю трезвыми глазами, учитывая всю совокупность внутренних и внешних реальностей, — говорил тогда родоначальник «перестройки», — нельзя не задаться вопросом: можно ли было в тех условиях избрать другой курс, чем тот, который предложила партия? Если мы хотим остаться на позициях историзма, правды жизни, ответ может быть один: нет, нельзя». Однако утверждаемая в юбилейном докладе «правда жизни» была несовместимой с правдой о голоде.

Не прошло и двух месяцев, как пришла очередь выступить с юбилейным докладом о 70-летии установления советской власти в Украине первому секретарю ЦК КПУ В. Щербицкому. Впервые за 55 лет член политбюро ЦК КПСС нарушил сталинское табу и произнес вслух это слово — голод 1933 года.

Чем объяснить разницу в позициях двух членов советской политической олигархии? Почему либерал М. Горбачев оказался более консервативным в этом вопросе, чем персонализированный символ брежневского «застоя» В. Щербицкий? Ответ может быть только один: во взбудораженной гласностью общественно-политической жизни Украины появился новый фактор — североамериканская диаспора. Влияние украинской эмиграции на политическое положение в советской Украине стало возможным из-за того, что она смогла донести правду о голоде 1932—1933 гг. до властей стран своего местопребывания.

В США в 1983 году был сформирован краевой комитет, чтобы почтить память жертв геноцида в Украине 1932—1933 гг. Глава организации «Американцы в защиту прав человека в Украине» (сокращенно — АГРУ, по написанию слов на английском языке) Игорь Ольшанивский изучил документы комиссии Конгресса США по еврейскому холокосту и предложил создать идентичную комиссию по украинскому голоду, прежде всего с исследовательскими целями. Конгрессмен от штата Нью-Джерси Дж. Флорио и сенатор от этого же штата Б. Брэдли поддержали идею, поскольку в штате было много украинских избирателей. Флорио внес соответствующий законопроект.

50-я годовщина голодомора-33 во многих отношениях стала на Западе переломной. Общественность Северной Америки впервые ощутила поддержку ученых. При Университете Альберта в Эдмонтоне уже функционировал Канадский институт украинских исследований (КИУИ), а при Гарвардском университете — Институт украинских исследований, основаный О. Прицаком. Университет Квебека (Монреаль) в 1983 году провел научную конференцию, посвященную проблемам голодомора. Доклады на эту тему подготовили в основном молодые воспитанники Гарварда, которые специализировались на проблемах истории советской Украины. С наиболее основательными исследованиями выступили Б. Кравченко, М. Максудов, Дж. Мэйс, Р. Сербин.

Североамериканские журналисты, задававшие вопросы о голодоморе-33 советским должностным лицам, с удивлением убеждались в том, что те не признают сам факт голода. Украинские дипломаты вынуждены были обратиться в Киев за инструкциями: как отвечать? В связи с этим секретарь ЦК КПУ по идеологии О. Капто и председатель КГБ при Совете министров УССР С. Муха подготовили записку, суть которой отражена в ее названии: «О пропагандистских и контрпропагандистских мерах по противодействию развязанной реакционными центрами украинской эмиграции антисоветской кампании в связи с продовольственными трудностями в Украине, имевшими место в начале 30-х годов».

Итак, 50-я годовщина голодомора зафиксировала такие исходные позиции: с одной стороны — мощное наступление украинской эмиграции в США и Канаде на общественное мнение своих стран и всего мира с целью быть услышанными; с другой стороны — фиксация руководителями КПСС — Компартии Украины сталинского вето на всякую информацию о голодоморе. Вето объяснялось сначала технологией организации террора голодом, а потом — понятным желанием скрыть преступление. Украинская эмиграция хотела не только сделать достоянием гласности самое ужасающее сталинское преступление, но и вынудить Конгресс США официально высказаться по этому поводу. Руководители КПСС в Москве и Киеве избрали характерную для периода «застоя» тактику: закрыть глаза на проблему, надеясь на то, что она сама собой рассосется.

В упомянутом докладе О. Капто и С. Мухи (с позитивным отзывом В. Щербицкого от 15 февраля 1983 г.) предлагались абсолютно беспомощные «контрмеры». Авторы записки расценивали как большое достижение публикацию в газетах «Вести из Украины» и «News from Ukraine», пресс-бюллетене Украинского общества дружбы и культурных связей с зарубежными странами, вестнике РАТАУ в 1982 году полутора сотен интервью, статей, репортажей и очерков о преимуществах коллективного ведения сельского хозяйства, осуществления Продовольственной программы и социального развития села. «По нашему мнению, — глубокомысленно писали они после этого, — следует продолжить активную пропаганду достижений колхозного строя». То есть они собирались встречать 50-летие голодомора пропагандой преимуществ той страны, которая на Западе постоянно закупала продовольствие. На продовольственный импорт Советский Союз израсходовал за 1972— 1982 гг. 1937,5 тонн золота, в результате чего его золотой запас сократился с 1744 тонн в 1972 г. до 576 тонн в 1982 г. (эти данные впервые опубликовал Р. Г. Пихоя в кн. «Советский Союз: история власти. 1945—1991». — М., 1998. — С. 370). Страна, гордившаяся своим колхозным строем, вынуждена была импортировать продовольствие, чтобы предотвратить голод. Продовольствие импортировалось в таких количествах, что не хватало текущей добычи золота (по которой СССР занимал второе место в мире), и золотой запас катастрофически таял.

Украинская эмиграция начинала бороться с советской пропагандой в странах Запада, привлекая к этому потенциал исторической науки. В 1981 г. она профинансировала рассчитанный на три года исследовательский проект по голодомору-33 в Институте украиноведческих исследований при Гарвардском университете. Основным исполнителем стал английский ученый Роберт Конквест, специализировавшийся на исследовании сталинских репрессий. Его книга «Большой террор» получила признание не только специалистов, но и широкой мировой общественности. Вспомогательную работу по нахождению источников должен был выполнять 29- летний ассистент Джеймс Мэйс, который только что защитил в Мичиганском университете докторат на тему «Коммунизм и дилеммы национального освобождения. Национальный коммунизм в советской Украине. 1918—1933» (книга под таким названием вышла из печати в Гарвардской серии украинистики в 1983 году). Мэйс объяснял свое участие в этом проекте необходимостью помочь Р. Конквесту быстро подготовить книгу об украинском голодоморе. Он знал все доступные на Западе источники и исторический контекст, связанный с этим исследовательским проектом, и увлекался новым направлением в источниковедении — «Устной историей». Опросы свидетелей голодомора-33, которые выжили и волей судьбы оказались на Западе, давали при соответствующей организации работы новый качественный источник. Это было чрезвычайно важно вследствие недоступности советских архивов для западных исследователей.

Законопроекты в Конгрессе США проходят в замедленном темпе, и подавляющее их большинство навсегда остается в комиссиях и подкомиссиях Палаты представителей и Сената, то есть не превращается в законы. Каждые два года половина членов Палаты представителей обновляется, и все нерассмотренные законопроекты необходимо вносить заново.

Под законопроектом о создании временной комиссии Конгресса по голоду 1932—1933 гг. в Украине, который Дж. Флорио подал в ноябре 1983 года, через год уже стояли подписи 123 членов Палаты представителей. Однако руководители демократической партии в этой палате уклонялись от постановки его на рассмотрение. «Зачем тратить деньги американских налогоплательщиков на выявление того, что произошло где-то 50 лет назад?» — спрашивали они. Тогда по всем штатам, где проживали в большом количестве украинцы, АГРУ организовала акцию под девизом «корни травы». Конгрессменам, председателям комиссий и подкомиссий Конгресса, главе Палаты представителей О’Нилу и президенту США Р. Рейгану пошли десятками тысяч индивидуальные и коллективные петиции. Ни раньше, ни позднее такой огромной по масштабам акции американские украинцы не устраивали.

Сенатор Б. Брэдли внес в Сенат аналогичный законопроект в марте 1984 г. Заместитель руководителя АГРУ М. Куропас пользовался большим влиянием среди многочисленных украинских общин Иллинойса. В свое время он активно содействовал победе на выборах сенатора от Иллинойса Ч. Перси, который стал председателем комиссии по иностранным делам. Поэтому прохождение законопроекта в этой сенатской комиссии не натолкнулось на преграды. Первые слушания прошли в августе 1984 г. с позитивными результатами. Выступая от АГРУ, И. Ольшанивский заявил, что время не ждет: уцелевшие жертвы голодомора уже стары и немощны, свидетельства от них нужно получить так быстро, как только возможно. Комиссия по иностранным делам, а через два дня сенат в полном составе приняли законопроект единогласно. Правда, сенаторы признали сумму ассигнований, предназначенных для деятельности комиссии (4,5 млн. долларов на два года) слишком большой и уменьшили ее более чем в десять раз (до 400 тыс. долларов).

Наоборот, в палате представителей законопроект проходил с осложнениями. Председатель комиссии по иностранным делам Д. Фассел не желал лишний раз «гневить Москву». Его поддерживал председатель подкомиссии Д. Майка. Возникла угроза того, что перед окончанием сессии Конгресс 98-го созыва не успеет рассмотреть законопроект. Тогда пришлось бы все начинать заново.

Слушания в подкомиссии, возглавляемой Д. Майкой, состоялись 3 октября 1984 года. Это был предпоследний день работы Конгресса 98-го созыва. Р. Палмер, выступавший от администрации (президента и государственного департамента), занял негативную позицию. Он заявил, что не нужна еще одна бюрократическая комиссия, за которой «лавиной покатятся подобные домогательства других этнических групп». Наоборот, конгрессмен Д. Рот, представлявший интересы Американского еврейского конгресса, напомнил, что в Конгрессе США есть комиссия по еврейскому холокосту. Он подчеркнул: «Оба народа уничтожались по политическим причинам и только за то, что они были теми, кем были. Поэтому Конгресс США должен уделить им одинаковое внимание, чтобы весь мир узнал о тех отвратительных и ужасных преступлениях, чтобы они никогда не повторились».

Комиссия по иностранным делам так и не внесла законопроект, который лоббировали украинские организации, в Палату представителей. Положение спас Билл Брэдли. Он воспользовался правом сенатора вносить поправки в бюджет и «прицепил» расходы на деятельность временной комиссии по украинскому голоду к Финансовой резолюции Конгресса (то есть закону о бюджете).

Это был удачный ход. Перед окончанием каждой сессии обе палаты Конгресса должны одобрить, а президент — подписать Финансовую резолюцию, которая позволяет правительству расходовать бюджетные средства. Без этой процедуры правительство остается без денег. В случае несогласий по статьям бюджета между Палатой представителей и Сенатом сессия Конгресса продолжается, пока последние не придут к согласию. Такого развития событий старались избегать как законодатели, так и представители исполнительной власти.

Таким образом, средства на деятельность комиссии по украинскому голоду в сумме 400 тыс. долларов были неожиданно «прицеплены» в последние дни и часы работы Конгресса 98-го созыва к 470- миллиардному бюджету на 1985-й бюджетный год. Палата представителей, имевшая право отвергать внесенные сенаторами поправки, с этой поправкой все-таки согласилась без обсуждения, для которого не оставалось времени, поскольку Сенат одобрил соответствующий законопроект. Финансовая резолюция была подписана Рональдом Рейганом 12 октября 1984 года. Вместе с ней проскользнул в жизнь лоббируемый украинскими организациями законопроект. В Конгрессе США родилась комиссия, призванная, как указывалось в законопроекте, ставшем законом, «провести изучение украинского голода 1932—1933 гг., чтобы распространить по всему миру знания о голоде и обеспечить лучшее понимание американской общественностью советской системы путем выявления в нем роли советов».

Комиссию Конгресса по украинскому голоду возглавил конгрессмен Д. Майка — тот самый, который отрицал ее необходимость. На должность исполнительного директора по просьбе АГРУ был назначен Джеймс Мэйс.

Никто не ожидал, что исследовательская группа из шести украиноведов во главе с Дж. Мэйсом сможет за короткий срок полномочий комиссии получить убедительные доказательства тягчайшего преступления Сталина. В распоряжении группы находилось ограниченное количество архивных документов, которые были вывезены гитлеровцами из СССР и в послевоенное время перевезены в США. Но исследователи использовали вместо архивных источников воспоминания. Молодой американский историк Л. Герец начал собирать их с 1984 года. Разработанная им и Мэйсом методика была своеобразным социологическим опросом, обращенным в прошлое. Накладываясь друг на друга, свидетельства корректировали свойственный индивидуальным воспоминаниям субъективизм. Так они становились полноценным источником.

Исследовательская группа работала быстро и эффективно. Не знаю, видели ли руководители советской Украины первый отчет комиссии Конгресса, который распространялся Дж. Мэйсом в 1987 году. Во всяком случае, украинские газеты Северной Америки много писали о нем, а содержание их в Киеве внимательно отслеживалось. Как уже было сказано выше, В. Щербицкий вынужден был после этого признать факт голода в 1933 году. Второй промежуточный отчет комиссии Конгресса был опубликован в начале 1988 года. Одновременно Дж. Мэйс подготовил резюме отчета и 30 марта 1988 года послал его первому секретарю посольства СССР в США Олегу Дьяченко. Этот материал получил МИД УССР, и с сопроводительным письмом заместителя министра А. Зленко его передали в Институт истории АН УССР, где уже начались тогда исследования голодомора на основе архивных источников.

В начале 1988 года был подготовлен окончательный отчет, представленный Конгрессу США 22 апреля. Его написал почти в полном объеме Дж. Мэйс. В конце июля того года том объемом в 524 стр. петита был напечатан в государственной типографии Вашингтона и начал распространяться во всем мире. Трехлетняя исследовательская работа комиссии Конгресса США по украинскому голоду 1932—1933 гг. позволила сформулировать в этом отчете 19 выводов. Среди них и такой: Иосиф Сталин и его окружение осуществили геноцид в отношении украинцев в 1932—1933 гг.

В 1990 году государственная типография Вашингтона напечатала для нужд комиссии по украинскому голоду трехтомник свидетельств эмигрантов общим объемом 1 734 стр. петита. Это — стенограмма свидетельств 210 пострадавших от голодомора, которым удалось выжить. Большинство рассказов анонимно, поскольку люди боялись за родственников в СССР. К каждому рассказу прилагалась биографическая справка, имевшая большое значение при анализе ответов. Рассказы публиковались на языке, на котором проводился опрос, в основном — на украинском. Поскольку свидетели отвечали на одинаково поставленные тематические вопросы, теперь мы можем проводить монографический анализ каждой темы. Построенного на воспоминаниях источника такого качества в Украине нет, хотя опубликовано уже немало. По-видимому, уже и не будет: сколько осталось сейчас людей, которые хорошо помнят 1933-й год?

На правительственной комиссии, созданной к 60-летию голодомора, я предлагал перепечатать изданные в Вашингтоне четыре тома трудов комиссии Дж. Мэйса, поскольку они имеют исключительно большое научное значение. Тогда к этому предложению не прислушались, все помнят, как нам было тяжело в 1993 году. В 2003 году, когда проводились мероприятия в связи с 70-летием голодомора, новая правительственная комиссия во главе с премьер-министром запланировала много конкретных мер. Большинство их реализовано. В частности, Институту истории Украины НАН Украины удалось подготовить и опубликовать комплексное коллективное исследование «Голод 1932—1933 годов в Украине: причины и последствия» под редакцией акад. НАН Украины В. Литвина. Это — том большого формата объемом 936 стр., включая 48 стр. иллюстраций. Среди 58 разделов этой уникальной книги два принадлежат перу Дж. Мэйса.

Важнейшим мероприятием, которое значилось в планах комиссии, по праву считается Мемориальный комплекс с памятником тем, кто потерял жизнь в голодомор, а также архивом, библиотекой и исследовательским центром. На памятник средства уже нашли, на все остальное нет бюджетных ассигнований. Не найдено пока что средств и на публикацию четырех томов, опубликованных Дж. Мэйсом в Вашингтоне в 1988 и 1990 гг.

Главным результатом государственных и общественных мероприятий в связи с 70-летием голодомора стало понимание того, что этой проблемой во всех ее аспектах следует заниматься постоянно, а не от одной «круглой даты» к другой. Одним из важнейших аспектов проблемы является убеждение мирового научного сообщества и всей общественности в том, что голод в Украине имел характер геноцида. Проф. Дж. Мэйса уже нет, но его работы остаются с нами. Они помогут выполнить эту задачу.