Дезинформация в эпоху Петра I: гетман Мазепа — якобы «двойной предатель»

В последнее время между ведущими мазеповедами заострилась полемика относительно намерения И. Мазепы после перехода к шведам осенью 1708 г. выпросить за этот поступок прощение у Петра І путем «сдачи» в плен русскому царю своего нового союзника — шведского короля Карла ХІІ.

Классики украинской мазепианы, такие как Б. Крупницкий, А. Оглоблин, В. Шевчук, в своих содержательных биографических монографиях, посвященных гетману, как-то обходят этот эпизод, не придавая ему особого значения. 

Вместе с тем в российской историографии эта версия не подвергается никакому сомнению. Так, например, старший научный сотрудник Института российской истории Российской академии наук В. Артамонов в своем известном исследовании о вторжении шведской армии на Гетманщину (2008 г.), вспоминая этот эпизод, с нескрываемым, явно далеким от научного, удовлетворением квалифицирует его как попытку Мазепы «в седьмой раз совершить предательство» относительно своих благодетелей.

Несколько лет назад в своей книжке «Мазепа», вышедшей в знаменитой серии ЖЗЛ, петербургский ученый Т. Таирова-Яковлева довольно убедительно развенчала миф о Мазепе как «патологическом предателе». И вот, в своей последней монографии — «Иван Мазепа и Российская империя. История «предательства» (2011 г.) она отстаивает мнение о том, что у украинского гетмана в действительности существовали планы выдать Карла ХІІ Петру І.

Напомним, что эта версия базируется на письмах российского канцлера Г. Головкина и миргородского полковника Д. Апостола к Мазепе в декабре 1708 г. в ответ на предложение, будто бы сделанное гетманом, о выдаче Карла ХІІ. 

На существенное замечание черниговского исследователя С. Павленко, что эти письма имели предписание: «Письма, что писаны к Мазепе по измене ево фальшивые от канцлера», Т. Таирова-Яковлева в переиздании своей работы на украинском языке в этом году попробовала найти контраргументы. Главный из них заключается в том, что С. Павленко прорабатывал копии документов, хранящиеся в Киеве, где соответствующая запись была сделана на последней странице, тогда как в «оригинальных копиях», хранящихся в Москве, «приписка сделана в заголовке дела неизвестным лицом (подчеркивание, наиболее вероятно, конца XVIII—XIX вв.)». Ну, и что из этого? Напротив, то, что киевский копировальщик повторил запись о подделке писем, а кто-то неизвестный в Москве еще и подчеркнул эту информацию, делает ее только достовернее. То, что Д. Бантыш-Каменский, впервые опубликовавший эти письма, проигнорировал такую важную и категоричную запись, Т. Таирова-Яковлева объясняет так: «...когда Бантыш-Каменский произвел описание дела, он эту запись не учел, по-видимому, считая ее недостоверной». Но это только предположение. Но можно сделать и другие предположения. 

Д. Бантыш-Каменский опубликовал эти сомнительные документы как приложение к первому изданию своей «Истории Малой России» в 1822 году. На них базировался такой абзац: «Миргородский Полковник Даниил Павлович Апостол первый отстал от изменника... Из Малороссийских дел, хранящихся в Коллежском Архиве, видно: что Мазепа отправил Апостола со словесным предложением выдать Короля Шведского, который его соблазнил, с первейшими Генералами в руки Его Величества, если Государь дарует ему прощение и вернет гетманское достоинство. Он надеялся через эту хитрость остановить деятельность Российского Самодержца и способствовать Королю Станиславу, находящемуся в Польше, в присоединении к шведам...» Как видим, Д. Бантыш-Каменский, опирался на эти письма (случайно или сознательно не заметив приписку о подделке), чтобы подтвердить свою концепцию, что Мазепа не знал пределов своей коварности, чтобы «остановить деятельность Российского Самодержца», то есть причинить вред Российскому государству.

Базируясь на этих письмах, Т. Таирова-Яковлева пишет: «То, что Мазепа мог предпринять попытку примирения, полностью вписывается в картину его политических метаний 1708 года. Это нормально для политика и дипломата, который ищет лучший выход. Ведь никто не осуждает Петра за то, что он в обмен на английскую помощь предлагал в конце 1706 года герцогу Мальборо Киевское княжество», — размышляет петербургский ученый. СТОП! Здесь хочется поразмышлять вместе с ней. Спросила ли она у Ивана Степановича Мазепы, уроженца Киевщины, его отношение к этому незапамятному предложению? Спросила ли она об этом украинцев, в том числе и меня — коренного киевлянина? А как бы она сама отнеслась, например, к предложению Карла ХІІ отдать в обмен на помощь тому же предку Уинстона Черчилля, скажем, Петербург? Или Сталина самому сэру Уинстону — ее родной Ленинград, еще и с областью в придачу, во время Второй мировой войны?

Пытаясь обосновать свою версию о намерении Мазепы вернуться к Петру І, исследовательница привела до сих пор неопубликованный документ, который дает ключ к разгадке всей эпопеи с поддельными письмами. Речь идет об оригинале письма Д. Апостола Г. Головкину от 1 января 1709 года «о посылке к Мазепе известных писем с Андреем Борисенком, и о возвратном его оттуда приезде и отправлении к князю Меншикову для донесения своей комиссии». При этом Т. Таирова-Яковлева категорически заявляет: оригинал письма Апостола «фальшивым» быть не мог. А он и не был. «Фальшивым» был... Андрей Борисенко! Сама же исследовательница не смогла найти никаких следов того таинственного гонца ни среди документов Малороссийского приказа, ни в проходной канцелярии Меньшикова.

Что ж, попробуем и мы поискать Борисенко с нашей, украинской, стороны. При этом логично будет предположить, что такую ответственную миссию опытный полковник мог поручить только человеку из близкого окружения, если не гетмана, то своего личного, при условии, что Мазепа непременно должен был знать эмиссара лично. Что ж, внимательно пересматриваем обстоятельную монографию С. Павленко «Окружение гетмана Мазепы: соратники и сторонники». Нет среди окружения гетмана никакого Борисенко. Идем дальше. Среди старшин Миргородского полка того времени, перечисленных доктором исторических наук В. Кривошеей в работе, посвященной казацкой элите Гетманщины, встречаем шишацкого сотника Борисенко, но... Филиппа. Попытки отыскать таинственного агента Апостола среди неправительственной старшины Гетманщины, подробные списки которой содержатся в объемной книге того же В. Кривошеи с соавторами, тоже оказались напрасными.

Обратимся, наконец, еще к одному источнику — объемной и содержательной монографии «Мазепа» украинского историка Богдана Кентржинского, который в годы Второй мировой войны остался в Швеции и тщательно изучил местные архивы. «Источники не подтверждают предположение, что Даниил Апостол, а за ним и полковник Игнат Галаган с согласия Мазепы бежали, чтобы вести переговоры с Петром І», — пишет историк. И отмечает: «Это темное дело похоже на российскую попытку провокации».

Надо отметить, что события осени 1708 года развивались для Московии в нежелательном направлении. Современные ведущие украинские мазеповеды не сомневаются, что 29—30 октября 1708 года в Горках был подписан шведско-украинский союзнический договор. В. Шевчук, например, ссылаясь на публикацию в журнале «Стара Україна» (Львов, 1925 г.), в частности, пишет: «...Пространство [украинского] княжества не обозначено, но предостерегается, что завоеванные казаками земли, как и «все то, что — как окажется — принадлежало когда-то украинскому народу, передается и задержится в Украинском княжестве», то есть Украинское княжество здесь видится на всем этническом пространстве». Реализация такого договора означала для Московии потерю Гетманщины и в перспективе — Слобожанщины. Заключение союзнического договора в Горках считает доказанным фактом и С. Павленко. Да и сам Мазепа уверял стародубского полковника И. Скоропадского в письме от 30 октября в том, что в Горках Карл ХІІ «нас утвердил и удостоверил своим никогда неизменным королевским словом и данной на письме ассекурацией». 

Петр І прочитал это письмо, поскольку оно было перехвачено россиянами. И в качестве контрмеры, с целью любой ценой не допустить консолидации мазепинцев, 7 ноября объявил амнистию всем, кто в течение месяца вернется под его «высокогосударственную руку». Однако мазепинцы не торопились подпадать под амнистию. 

И здесь на авансцене появляется миргородский полковник Д. Апостол. Т. Таирова-Яковлева утверждает, что украинский полковник преднамеренно ехал сдаваться именно полковнику российскому Г. Волконскому, а не новому гетману И. Скоропадскому, или, упаси Боже, фавориту царя А. Меньшикову. Та же исследовательница в предыдущем абзаце фактически перечеркивает свое утверждение, приводя отрывок из письма князя Волконского к Меньшикову, где отмечалось, что миргородский полковник приехал в Сорочинцы «по прибытии моему на другой день». При этом заметим, что разница между прибытием в Сорочинцы российских войск и миргородского полковника, скорее всего, составляла считанные часы. Так Т. Таирова-Яковлева пишет, что отряд Волконского появился в Сорочинцах 20 ноября. В свою очередь В. Артамонов появление Д. Апостола там же датирует тем же 20 ноября! Наиболее вероятно, отряд Волконского вошел в Сорочинцы днем, а миргородский полковник, не зная об этом, приехал туда в ночь на 21-е, а утром встретился с российским полковником, о чем последний и сообщил куда следует. Да и как мог Д. Апостол, находясь в дороге где-то между Ромнами, Гадячем и Лубнами, узнать, что именно в Сорочинцы накануне придет отряд Волконского? У него что, мобильный Интернет был? И почему он ехал с важным поручением не к Петру І, которому это поручение адресовалась, а в свое имение? 

К сожалению, Т. Таирова-Яковлева недостаточно ответственно отнеслась к существенным замечаниям С. Павленко относительно этого эпизода. А следовало бы и принять во внимание, в частности, приведенное черниговским исследователем свидетельство лубенского полковника Д. Зеленского о том, что он, получив «ведомость о смерти дочери своей (ноябрь 1708 г.), то просился у Мазепы для погребения оной в Лубны, в чем ему помагал миргороцкой полковник, по которому прошению отпущен он з дороги, как шли из Гадича в Ромны». Вот и все. И не надо изобретать велосипед, на котором миргородский полковник вез предложения Мазепы в личное имение, а не в российскую ставку в Лебедине, что было бы логично! На невнимательное прочтение Т. Таировой-Яковлевой важных свидетельств лубенского полковника указывает хотя бы то, что она пишет о вероятном желании Д. Апостола «присутствовать на похоронах своей (курсив мой. — А.Д.) дочери», тогда как речь шла о дочери Д. Зеленского. 

Естественно, что, попав в неприятность, Д. Апостол позаботился о том, как из нее выпутаться. Разумеется, он сослался на амнистию. Но для такой значительной фигуры, какой был в мазепинском движении миргородский полковник, этого, очевидно, оказалось недостаточно. С 28 ноября, когда Апостола, наконец, отправили в царскую ставку, до 22 декабря миргородский полковник исчезает с поля зрения. И вот 22 декабря «хорошо осведомленный австрийский посол Плеер передал такую ценную информацию: царь обещал «Мазепе и его сторонникам амнистию, если они вернутся назад. Он искал случая бежать от шведов, однажды уже бежал было от них на семь миль, но опять его поймали и доставили под стражей». И надо же такому случиться, что письмо канцлера Головкина, в котором говорилось о «сдаче» Мазепой Карла ХІІ московскому царю, тоже датировано тем самым 22 декабря! Нет почти никаких сомнений, что соответствующее письмо Д. Апостола, которое шло «в пакете» с посланием Г. Головкина, хотя и не содержит даты, было сфабриковано тогда же. Вот он, блестящий образец петровской дезинформации и пропаганды: создание фальшивок и моментальная «утечка информации»!

Настоящую роль Даниила Апостола в этой комбинации мы не выясним никогда. Возможно, пытаясь «набить себе цену», миргородский полковник сам выдумал «секретное поручение Мазепы». Не исключено, что идею ему подсказали. Так или иначе, он вынужден был принять участие в этой не совсем чистой игре. Ведь в Сорочинцах в состоянии заложников оставалась его многочисленная семья. Как бы то ни было, но в этой грязной партии миргородский полковник делает 1 января молниеносный ход... Борисенко! Так опытный воин вроде бы посылает в стан врага незнакомого Мазепе рядового казака, не имея никаких оснований для сомнений, что гетман непременно воспримет того в качестве провокатора и сразу же отдаст под стражу. Скорее всего, полковник в присутствии кого следует действительно послал куда-то какого-то казака. А когда тот вернулся ниоткуда, послал его еще дальше, — вроде бы, к Меньшикову, а в действительности — куда глаза глядят, дав при этом пару копеечек и совет незаметно раствориться где-то подальше от места событий. И Борисенко дематериализовался. Но осталось письмо Д. Апостола к Г. Головкину. Т. Таирова-Яковлева сама видела этот документ в архивах. Вот оно, доказательство лояльности миргородского полковника царю Петру! Вот он, залог безопасности его семьи!

А теперь еще раз присмотримся к датам. Согласно документам, приведенным Т. Таировой-Яковлевой, по крайней мере с 5 декабря Мазепу держали под арестом в шведском лагере. Сама исследовательница пишет, что со второй половины декабря над гетманом был установлен жесткий контроль. Судя по свидетельствам очевидцев, ситуация не изменилась и в январе 1709 года. А теперь попробуем ответить на такой вопрос: на что надеялись Головкин и Апостол, направляя письма от 22 декабря и 1 января Мазепе, который, в сущности, находился под стражей? На то, что письма непременно перехватят? И тогда Карл ХІІ сам разберется с «предателем»? Уже и пропагандистское обеспечение было проведено в виде «сливания» австрийскому послу «дезы» о попытке побега Мазепы. Но что-то помешало осуществлению этого плана. Может, «ход Борисенко», предпринятый миргородским полковником?

Стоит отметить, что такой тонкий знаток того периода, как Борис Крупницкий, кстати, — автор единственной на сегодняшний день биографии Даниила Апостола, называет этот эпизод «наиболее неясной страницей в жизни Апостола», а само дело — «достаточно сомнительным». Не верит выдающийся историк и в надежды гетмана на прощение Петра І: «тяжело поверить, что такой умный человек, как Мазепа мог надеяться на полное прощение от царя после всего, что произошло».

А Т. Таирова-Яковлева, отстаивая тезис о том, что Мазепа не был «патологическим предателем», признавая этот эпизод достоверным, в сущности, перечеркивает свой собственный тезис и представляет Мазепу предателем не только своего народа, но и самого себя. При этом автор противоречит своему собственному тезису, сформулированному во вступлении к своей последней монографии: «Мазепа имел то, что нечасто наблюдаем у политиков: собственные принципы, прекрасные мечты и идеалы. Как раз они, в результате, толкнули его на трагический и крайне рискованный поступок — переход на сторону шведов». Что же толкнуло старого гетмана в обратном направлении? Отказ от тех же принципов и идеалов? Досадно, что петербургская исследовательница подняла перед читателями такой вопрос, ведь у нее в руках были красноречивые доказательства подделки этих писем, возможность тщательным образом проанализировать факты и события, еще и доброжелательная подсказка украинских коллег, чтобы адекватно трактовать тот запутанный и спорный эпизод.