«Его должны были слышать миллионы...»

Прощание будет происходить с 11.00 до 13.00 в Доме учителя (Киев, ул. Владимирская, 57). Похоронят Евгения Александровича на Байковом кладбище.

Еще в декабре 2012 года в интервью газете «День» Евгений Сверстюк сказал: «Уже сегодня понимаю, что следующий — 2013 год — станет годом упорной борьбы за все украинское. И прежде всего — за украинскую свободу. Ведь только настоящая свобода нашей страны будет означать безапелляционное освобождение народа от разных проявлений диктатуры. Надеюсь, что украинцы к этой борьбе готовы!». Эти наблюдения Евгения Александровича воплотились в жизнь. Он и сам, невзирая на болезнь, активно участвовал в ключевых событиях 2013-2014 года как моральный авторитет, как человек, который видит более полную картину происходящего. Сейчас борьба продолжается, но уже без Евгения Сверстюка. К сожалению. Впрочем, его слово, его статьи, мысли, история его жизни остаются с нами — как своеобразный ориентир в направлении движения, как своеобразная планка, к которой нужно стремиться. Благодарим Вас, Евгений Александрович! Отдыхайте с миром.

В день прощания в знак уважения и памяти печатаем воспоминания людей, которые лично знали Евгения Сверстюка и могут сполна оценить масштабы личности, которую потеряла Украина.

«ЕВГЕНИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ ОЧЕНЬ ТОЧНО ОТМЕЖЕВЫВАЛ АУТЕНТИЧНОЕ ОТ ЛЖИВОГО В ЛИТЕРАТУРЕ»

Вадим СКУРАТИВСКИЙ, украинский искусствовед, историк, литературовед, публицист:

— Прежде всего, Евгений Александрович Сверстюк — один из блестящих украинских писателей 1960-х годов, один из лучших интерпретаторов тогдашнего литературного процесса. Евгений Александрович очень точно отмежевывал аутентичное от лживого в литературе и делал это элегантно, точно, со знанием дела. Кроме того, Евгений Сверстюк работал как историк литературы, в частности, создавал очень качественные историко-литературные портреты, например, самого Гете. Вступительное слово Евгения Александровича к киевскому однотомнику Гете напечатали где-то в 1970 году, но под другой фамилией — не спешили тогда печатать Сверстюка. На мой взгляд, эта работа — один из лучших в мировом гетеведении этюдов о немецком писателе.

В советские времена Евгений Сверстюк работал на полную силу в направлении морально-политического неприятия аморального тогдашнего режима. В конце концов он расплатился за это многими годами тюрьмы, лагерей, ссылки, абсолютного молчания вокруг его имени. В середине 1980-х Евгений Александрович вернулся в публичную сферу Украины и оставался там до последней минуты жизни.

Для меня Евгений Сверстюк — один из наиболее интересных персонажей украинской культуры ХХ века. К тому же этот человек работал в былинно-жестких условиях аутентичного фланга этой культуры. Мне известно, как сложно было Евгению Александровичу с порога 1960-х и до этой минуты, когда завершилась, по крайней мере внешне, советская политическая полиция в Украине.

По жизни Евгения Александровича поддерживала любовь к родной стране. Кроме того, он был настоящим христианином. Этот человек знал, что в мире есть определенная сила, которая ассистирует добру. Любовь к Украине и любовь к Богу — вот что держало Евгения Сверстюка. Гибель угрожала этому человеку чуть ли не ежеминутно — с осени 1965 года, когда начались репрессии Лубянки против украинской интеллигенции. Но Евгения Александровича спасала любовь к Украине, семье, друзьям и Богу. А если нет любви, человек смещается к тому, что философ Хайдеггер называл «нулевым меридианом». Органика поведения, мысли, которые были у Евгения Александровича Сверстюка, собственно, доступны немногим. Мы должны завидовать этому человеку.

«ОН БЫЛ ДРУГИМ, ОН БЫЛ ЕВРОПЕЙЦЕМ»

Семен ГЛУЗМАН, правозащитник, бывший диссидент и политзаключенный, психиатр, президент Ассоциации психиатров Украины:

— Я думаю, что Украина даже не понимает, большая часть украинской интеллигенции, что уходит не просто поколение, уходят носители какой-то нравственности. Как ни странно, в той тоталитарной стране, несмотря на то, что со стороны государства было страшное давление на каждого человека, было и сопротивление. Причем это было нравственное сопротивление. Это же неправда, что Сверстюк, Дзюба, Светличный, Стус были антисоветчиками и националистами. Да не были они! Это были люди, которые видели правду (эту же правду видели и многие другие, в том числе работники КГБ и КПСС), но эти люди еще и говорили эту правду или пытались говорить. Сверстюк был человеком, который хотел слышать вокруг себя правду, и хотел говорить правду. Собственно, это и привело его в тюрьму, как и многих других, как и меня. То есть на самом деле не было каких-то таких примитивно-националистических воззрений. Были и такие люди, но ни Сверстюка, ни Стуса, ни других это не касалось. Они были другими, они были европейцами. Тогда просто такие слова не произносили, а они вот были такими стихийными европейцами. И самым близким другом Евгения Александровича в зоне был Сергей Ковалев, русский. И он продолжал с ним контакт — и личный, и по телефону, пока у обоих были силы. Он просто прилепился к Ковалеву, а Ковалев — к нему, вплоть до того, что уже в новые годы, когда Ковалев был омбудсменом при Ельцине и дважды приезжал в Киев, он делал все возможное, чтобы встретиться со Сверстюком... Это важные детали, они о многом говорят.

Сверстюк был абсолютно нормальный человек, и, мне кажется, он этого не осознавал, а я боялся его ранить, но на самом деле он был невостребованным последние годы. Его круг общения должен был быть гораздо шире. Грубо говоря, его круг общения замыкался в Доме учителя. Это неправильно, его должны были слышать миллионы... Сверстюк никогда не собирался быть политиком, такие вещи даже не обсуждались. Его совершенно это не интересовало, его интересовало другое — литература, нравственность, история... И я думаю, что в этом смысле уход Сверстюка — невосполнимая потеря. Буду говорить прямо. Правда ведь гораздо сложнее того, что нам иногда дают. Люди, которые шли в лагеря, это не всегда были самые лучшие люди или самые интеллектуальные. Были очень хорошие люди, которые в силу обстоятельств что-то сделали, что-то сказали и были названы советской властью диссидентами, пошли в лагеря... Но они не стали суперзвездами в интеллектуальном отношении, некоторые и в моральном отношении имели изъяны, мы просто не говорим об этом. Но таких, как Стус, Светличный и Сверстюк, на самом деле было очень немного. Поэтому очень горько сейчас, это потеря не только для семьи и близких...

После того, как мне позвонили и сказали, что он умер, я вдруг как-то прозрел, осознал, что неправильно живу. Я понял простую вещь: подавляющее большинство времени я общаюсь с негодяями — народными депутатами, политиками... Меня поразила мысль, что с ними общаюсь, а со Сверстюком, которого уже нет, я практически не общался. А мне ведь хотелось общаться не с ними... Я выбрал такую стезю, ее уже не изменить, но впервые подумал, что живу неправильно. Я себя ограничивал постоянно от общения со светлым и близким мне человеком...